Преждевременно поседевшая

Зарисовка

После двух лет разлуки я впервые увидел ее в театре. Красота ли ее привлекла внимание всех?

Глаза всего партера, казалось, были сосредоточены на ее ложе; только я не смел взглянуть вверх. Не сразу я набрался смелости, но когда я взглянул на нее, я отпрянул в ужасе. Теперь стало понятно, почему ее появление в театре привлекло такое внимание; холодный пот пробежал по моему телу, мои колени дрожали.

— Бедная несчастная Генриетта! — проговорил тихо я, и мои зубы судорожно прикусили губу. — Один из моих соседей дернул меня за рукав.

— Ты заметил девушку в ложе вон там? —  прошептал он. — Не странно ли, что у такого молодого существа уже седые волосы?

— У нее такие красивые черные глаза, — сказала другой. Какая жалость!

— Если бы среди нас был романтик, — сказал третий, этот симпатичный каприз природы дал бы материал для какой-нибудь интересной балладе в стиле Гейне, от которой вы не знаете, плакать или смеяться. Молодые глаза и седые волосы, желание и усталость, красивая картина для нашей литературы! — Я мог бы этого наглеца пронзить взглядом.

Наконец занавес поднялся. Кто скажет мне, что происходило на сцене? Я не знаю. Толпа смеялась; боль сжала мою грудь, я должен был бы убежать, но непреодолимая сила приковала мой взор к тому месту, где была моя жертва; пот выступил у меня на лбу, но я остался сидеть.

Наступил антракт; мои соседи возобновили разговор и снова заговорили о девушке с седыми волосами.

— Держу пари, — сказал один, — что одинокий призрак однажды встал на пути бедной девушки на одинокой ночной прогулке. Вы читали «Ясновидящую из Преворста»? Поверь мне, этот Кернер ​​—

— Поэт и шваб! — ответил другой. — Нет ни призраков, ни провидцев; я врач и объясню вам, как это происходит, что природа некоторых пар —

— Ах, вы хотите с научной точки зрения разобраться с этим! — прервал его третий.

— Будьте осторожны, ваша медицина может оказаться в проигрыше. Волосы молодой девушки не могут поседеть без особой причины. Эта миловидная мученица, должно быть, пережила сильное потрясение.

— Возможно, ее мужа убили у нее на руках.

— Или когда она играла с ребенком у окна, он выскользнул, упал вниз и разбил голову о каменный тротуар.

— Извините, господа, я думаю, что в ваших рассуждениях нет логики. Разве вы не видите, что это прекрасное существо вообще еще не мать и не замужняя женщина? Это видно с первого взгляда. Сколько лет может быть бедной маленькой девочке? Лет шестнадцать.

— Восемнадцать! — вскрикнул я, забывшись.

— Вы знаете ее? — спросил он. — Я промолчал

— Понятно, — продолжил он, — и любой, кто хоть что-нибудь знает о силе страсти, согласится со мной, что эта молодая девушка обязана своими седыми волосами сильной неразделенной любви.

Глубоко взволнованный от отчаяния я схватил руку говорящего:

— Нет, сударь! Ни слова больше! Да, я бессовестный злодей!

Я не знаю, что можно было бы подумать о моем болезненном порыве; об этом восклицании, вырвавшемся у меня при воспоминании  о моем ужасном преступлении; но, к счастью, в этот момент загрохотал оркестр, раздались все вопли современной музыки, и занавес снова поднялся. Но какую драму можно было сыграть, которая содержала бы  больше любви, жертвенности, верности и предательства, чем та, которую я переживал теперь в своей памяти! Я вызывал памяти все сцены, где она раскрыла мне свое прекрасное, нежное сердце, где я поклялся принадлежать ей навсегда — ей, которую я затем так постыдно забыл и бросил! Я увидел, что я отравил ее жизнь, что эта Генриетта, которую я оставил столь цветущей, столь спокойной, теперь приближалась к могиле с седыми волосами и разбитым сердцем. «Несчастный! — обратился я сам к себе, — В силах ли ты загладить вину?» У меня мелькнула мысль: может быть, если начать всё заново, можно всё поправить? Сила любви, возможно, всемогуща.

Я быстро вышел из зрительного зала, казалось, спектакль шел к концу. Вдруг кто-то взял меня за руку. Я поднял взгляд.

— Адольф! — воскликнул я.

— Феликс, ты вернулся?

Мы обнялись.

— Какое  бледное у тебя лицо! — сказал Адольф.

— Ты видел ее? — спросил я.

— Кого?

— Генриетту.

— Я только что от нее; она изменилась, не правда ли?

— Заткнись. Молчи! — воскликнул я, дрожа, — я монстр!

—  Как! — он сказал, смеясь, — Ты тот мерзавец? Шарлатан?

— Шарлатан?

— Разве ты не знаешь о нашем несчастье? Около месяца назад Генриетта купила у торговца помадами вещество, которое должно было способствовать росту волос. Как только она несколько раз намазала им их, они начали терять цвет и постепенно становились седыми.

— Помада! Не несчастная любовь? — спросил я, и слово замерло у меня на устах.

— Несчастная любовь? Слава Богу, мы живем счастливо уже полтора года. Так что, будь у моей жены волосы белого или черного цвета, цвет нашей любви из-за этого не меняется.

— Твоя жена? Полтора года?

— Ты удивлен? Да ты покраснел? Ну, да, я помню, моя жена что-то такое мне рассказывала.

— О женщины, женщины!

— Хахаха!

The fallacy of the Black Lives Matter movement